Солдатская сага - Страница 104

104

Не суетные ребятишки танкисты — редко базарят, да кулаки тяжелые, отгавкиваться желание пропадает быстро и всерьез.

Под конец прилетела пара «крокодилов», покружили, отшипели сверху НУРСАМи, порычали пушками и отчалили с чувством честно исполненного интернационального долга. Красавцы! Всегда им, летчикам, завидовал…. По определению — элита! Говорила же мне, долбню, мама — учись сынуля, тяжко жить неученому…

* * *

Саперы рванули сразу — по горячему. Полные десанты раненых — не до мин уже, на «точку» надо — вертолеты на подходе. Подошли машины колонны, популяли в скалы, на ходу помолотили сады и, набирая скорость, двинули в Кишим. Мы остались на месте, в полусотне метров от танка боевого охранения. Когда пойдем назад — будем первыми. Привыкли, не удивляемся.

У меня еще должок — руки чешутся! Заводиться стал шибко быстро, что-то не было такого раньше — домой пора. Махнул Богдану, тот подхватив свою винтовку, перепрыгнул на нашу машину. Оставив молодых на месте, мы, выждав окно в сплошном потоке движущейся бронетехники, направились назад — к остаткам кишлачка.

От души танкисты приложились… Там и так ничего живого уж не было, а тут и вовсе — одни огрызки фундаментов, словно гнилые драконьи зубы из мертвой земли торчат.

Гаденыша приметили сразу — еще на подходе. Лежит, воняет рядом с воронкой. За малым не ушел…. Помню, удивился — насколько грамотная и продуманная позиция: залег, тварюка, не в самом кишлаке, а в низинке, метрах в тридцати-сорока от последних руин. И лупанул в проем меж дувалов. Со стороны по хвосту гранаты видно — бьют из середины кишлака, а он — вот где! Да ладно, все равно не выгорело — и танк не сжег, только каток подпортил, и самого — по запчастям закопают.

Рядом — огрызок гранатомета. Отлично…. Сереге подарок сделаем, он комбату, тот — комполка. Глядишь, кто-то дырочку в кителе, а то и в погоне просверлит. Потери — издержки войны, раненые — проза жизни, а вот захваченное у мятежников оружие это — поэзия успеха!

Подошли к духу. Лежит, уткнулся рылом в пыль, правая рука вместе с плечом и лопаткой оторвана к хренам собачьим. Левая — подвернута и растопыркой вверх вывернута. Одной ноги от колена нет, только поодаль калоша валяется. Наша, кстати, советская — черный низ и малиновый бархат внутри. Правоверный весь порубан, окровавлен, обожжен, одежду со шкуры клочьями сорвало. И мелкий такой… несчастный — когда дохлый.

Подцепил стволом пулемета — перевернул на спину. Стоим втроем — глазами лупаем. Спецы тоже из люков повысовывались, с машины смотрят. А перед нами птенец желторотый. На вскидку — лет двенадцать, может чуть больше. Глаза открыты и забиты палевой пылью так, что очками кажутся. Черты лица Мефистофель в отрочестве. Вот с таких в средние века бесенят и чертей писали. Лицо звериной национальности…. Бесово отродье! Для чего только тебя мамка на свет блеванула, недоносок?!

Не знаю, такое накатило…. никогда со мной подобного не случалось… да и чтобы с кем другим — не видел. Поднял пулемет и всадил в мерзкую харю очередь — только ошметки полетели…. Нате, хороните красавца, великого моджахеда — мученика за газават ваш сраный!

Подошел Зубяра, закинул свой ПК за спину, забрал мой и, приобняв за плечи, тихо сказал:

— Пийдемо, братусю, хай йм неладно буде….

Да, куда уж неладнее! С чем и отвалили….

* * *

Возле машин суета — молодняк позиции готовит. Взводный закинул в башню остатки РПГ и помчался отчитываться — машина комбата в Баланджери. Осмотрелся по сторонам: мой Юрец с остальными, под бойкие окрики Слободянюка, который Пончик, бодро лопатой машет, а Темира не видно. Не понял?!..

Вон он где! Сидит под деревцом над мертвой псиной и что-то скулит. Непорядок! Подхожу…. Оказывается — поет! Уселся на корточки, сорванной веточкой отгоняет от собаки мух и что-то свое, бабайское, грустно мурлычет. На тощие пожелтевшие ветки накинута плащ-палатка, вот в этой тени они и пристроились.

И самое интересное — смотрю, а пес-то дышит! Нормальная собака, круто! Редко, мелко, с перебоями, но распоротый бок вздымается. Присел рядом, осмотрел. От шеи до самого брюха, как бритвой, весь бок по диагонали распанахан. Видны надсеченные ребра, но не разобрать — целы ли. Разваленная рана прибита пылью, кровь почернела и свернулась вздыбив густую и уже заскорузлую шерсть. На груди тоже — все торчком и присохло. Жара….

Нога еще пробита, помню. Сейчас не посмотришь — переворачивать, мучить животину не хочется. И так понятно — кранты, отвоевался пес. Но и подыхать солдату, хоть и четвероногому, так, на обочине, — не пристало. Хотел еще промедола вколоть, но потом передумал — кто его знает, как он на собак действует, а пес и так не дергается.

Аккуратно положили собачуру на плащ-палатку и отнесли в десант моей 149. Вечером похороним….

* * *

Посидеть спокойно не дали. Приехал взводный, тут же по связи одна команда, потом еще одна — поехали, родная, кататься! Угомонились только под самым Кишимом. Начинало потихоньку смеркаться. По связи запретили разжигать костры — бред полный! Какого?! От кого прятаться — всю округу за день на уши поставили! Да ладно….

Завели БМПшки, повыкладывали на эжекторы банки с кашей и тушенкой греем. Залез я в десант и вижу задратую морду, осмысленный взгляд и даже, гадом буду! два слабых удара хвоста по сидушке. Вот тебе на! Живой….

Свистнул своей татарче, бережно вытянули пса на брезенте и положили в сторонке. Лежит голову почти все время держит, ушами, словно конь, прядет. Глазюки карие… Столько в них понимания и тоски…. Налил в ладошку воды из фляги — он жадно выпил. Понято….

104